Рубежи - Страница 16

— Сегодня мы поговорим о карстовых явлениях, как таковых, и как надо о них рассказывать детям.

Он низко склонялся над учебником, выставляя на обозрение желтоватую лысину, потом подходил к карте и говорил:

— Карстовые явления наблюдаются, — он искал на карте места, где они наблюдаются, искал мучительно долго, а найдя, тыкал указкой, призывая нас запомнить их. На этом запас его знаний кончался, требовалась очередная подзарядка, и Николай Михайлович спешил к столу. Но пока он искал на карте нужные точки, кто-нибудь из нас подбегал к столу и захлопывал учебник. Рогулька хмурил жиденькие брови: как так, ведь открыто было! Однако выдержки не терял, а начинал листать учебник, отыскивая нужную страницу. Подчитав, торопился к карте. И все начиналось сначала, повторяясь в течение урока несколько раз. Другой бы на его месте взъярился, пообещал бы родителей вызвать или пожаловаться директору, а этот хоть бы что — оставался невозмутимым. Уроки Николая Михайловича превратились в игру со спортивным азартом: кто большее число раз сумеет закрыть учебник. Игра продолжалась до тех пор, пока Николая Михайловича от нас не убрали. Много позднее понял я, в каком же затруднительном положении было педагогическое училище, если приглашало на преподавательскую работу таких, мягко говоря, некомпетентных людей. Великая нужда была в специалистах. И только ли в Кыштыме?

10

Наша жизнь заметно оживлялась, когда начиналась подготовка к праздникам — Первому мая и годовщине Октября. Во дворе маршировали: каждая группа своей колонной, по-солдатски печатая шаг. С песнями.

Георгий Романович Мокрушин, военрук, умел раззадорить — соревновались увлеченно, группа с группой. Ревниво следили, чтобы оценка ставилась объективно. Победители бурно ликовали.

Главные состязания начинались на демонстрации. Там шло соревнование с медицинским училищем, ФЗУ, средними школами. Георгий Романович уверял нас, что городской комитет комсомола и отдел народного образования всякий раз после демонстрации объявляют победителей. Видимо, так и было. И мы из кожи лезли, чтобы стать первыми.

Когда колонны возвращались к училищу и останавливались перед крыльцом, Георгий Романович объявлял:

— Молодцы, товарищи! Первое место за нами! Спасибо от имени дирекции!

Мы во все глотки орали «ура».

Но бывало и по-другому. Мокрушин, кисло морщась, говорил:

— Порадовать нечем. Первыми нынче медички. А вы и песню недружно пели, и на митинге шумели, и равнение в рядах плохо держали. Ужи, а не ряды. Одним словом, ай-ай-ай!

И мы расходились хмурыми.

Георгий Романович военруком был деятельным и инициативным. (А выправку имел — залюбуешься. Смотришь на него и сам невольно подтягиваешь животик.) Отвоевал у директора специальный кабинет для военного дела, оборудовал так, что приходили смотреть из городской организации Осоавиахима. Стены в плакатах — наставлениях по винтовкам, ручным пулеметам, даже пушкам. И о том, как правильно надевать противогаз и оказывать первую помощь раненым. В шкафах — учебные винтовки.

Мокрушин водил нас в городской тир, стреляли из малокалиберок. Иногда устраивал учения. Вдруг среди урока завоет сирена — воздушная тревога! Каждый знал, что ему делать. Одни мчались занимать посты наружного наблюдения. Другие хватали носилки и бежали к месту сбора. Девчонки превращались в медицинских сестер.

Из семилетки в училище пришел и мой приятель, Васька Силаев. Жили Силаевы большой семьей на берегу заводского пруда, недалеко от острова, который кыштымцы почему-то называют Овином. Летом к нему добирались на лодке, а зимой — на коньках. Весной, когда я учился на втором курсе, приехал в отпуск курсант авиатехнического училища Сысоев. Пришел в училище навестить друзей. Среди девчонок он произвел фурор. В новенькой, хорошо пригнанной курсантской форме, стройный, подтянутый, стоял в коридоре у окна, смущенный вниманием.

Авторитет Красной Армии был велик и незыблем. Кто из моих сверстников не бредил подвигами, не мечтал однажды заявиться в родной дом командиром. А когда кому-то представлялась отсрочка от призыва, принимали с обидой — хуже других, что ли? И все рвались служить на границу.

В училище долго вспоминали приезд Сысоева. Девчонки не переставали ахать и удивляться, а парни завидовали.

На уроках Рогульки мы с Васькой Силаевым в игре на закрытие учебника не участвовали. Придумали свое развлечение. Расстилали на столе карту Советского Союза и начинали соревнование — кто лучше знает географию. Один называл какой-нибудь географический пункт, второй должен был быстро найти его. Васька всегда искал шустро и азартно. А в тот раз что-то задумался, глядел поверх классной доски.

— Слышь, — тронул я его локтем, — найди Калач.

— Ладно, кончай базар, — сказал Васька, свертывая карту. Прозвенел звонок. Мы вышли в коридор, и Силаев, положив мне на плечо руку, сказал:

— Ходил в военкомат. Заявление в военное училище подал. В Иркутск, где Сысоев учится.

Его признание пришибло меня. Как ни хотел, последовать за ним я не мог. Знал наверняка, что не пройду по здоровью. В авиационные училища, даже инженерно-технические, отбор был жестким. Малейшее отклонение от нормы — и забудь мечту.

К Силаеву медицинская комиссия придраться не могла. И он укатил в Иркутск сдавать вступительные экзамены. Нехорошо, конечно, но я мечтал, чтобы Васька на экзаменах провалился, чтобы остался со мною.

Силаев вернулся из Иркутска веселым — порядок! Дружеские отношения у нас с ним сохранились, мы на каникулах часто встречались, вместе ловили рыбу, загорали. Но какое-то маленькое отчуждение возникло. Нет-нет да екало сердце: последние каникулы вместе. Сейчас Васька рядом, а первого сентября его место за партой осиротеет.